Накануне на сайте благотворительного собрания «Все вместе» появилась информация, что в Сети размещена форма онлайн-заявления, заполнив которое можно сообщить о ведении мошеннических сборов под видом благотворительности. Также жалобу на лжеволонтеров можно подать на сайте проекта «Все вместе против мошенников» и даже прикрепить к ней фотографии. Всех неравнодушных людей сотрудники проекта просят рассказать о новой возможности своим друзьям и близким и распространить информацию в соцсетях. Мы поговорили с одним из сотрудников, вернее, с руководителем проекта Людмилой Гераниной.
На мой вкус, Людмила Геранина — немного самозванка. Выскочила, как черт из табакерки, и сразу в дамки. Вернее, вскочила, впрыгнула в должность главы благотворительного фонда. Поработала пару лет, ушла в другой фонд. Потом перешла в собрание «Все вместе». И вдруг, неожиданно — координатор проекта «Все вместе против мошенников«. Хотя почему неожиданно? Наблюдая за Милой и тем, что она делает, все больше убеждаюсь: человек нашел свое место. Будет менять и спасать мир. Как минимум спасать от мошенников.
— У которого действительно есть сайт…
— И он вам ответит.
— Конечно. Однажды мне в такой же ситуации возле «Новокузнецкой» позвали директора. Вышли сразу два, и тут мне стало страшно.
— Стало понятно, что директора прекрасные и управляют отлично?
— И что они очень вежливые. Меня никто не пугал. Кроме их внешнего вида, мне больше ничего не угрожало. Все это, собственно, длинное предисловие к вопросу: как нужно действовать неравнодушному гражданину, когда он понимает, что перед ним мошенники, собирающие деньги себе в карман, а не благотворительность?
— Первое, не дать денег самому, и второе – по возможности рассказать окружающим, что честные некоммерческие организации не собирают наличные средства на улицах, в транспорте, на перекрестках.
— У нас есть такой закон или это будет голословное утверждение?
— Пока голословное. В феврале 2017 года появилась Декларация о добросовестности, которую выпустило благотворительное собрание «Все вместе». На текущий момент ее подписало 285 некоммерческих организаций России. Это основные работающие НКО. Тут можно возразить, что этого мало, потому что в России 6 тысяч НКО. Действительно, некоммерческих организаций достаточно много, но далеко не все они занимаются благотворительной деятельностью, не все занимаются фандрайзингом — сбором средств. Честных, реально работающих НКО, дай Бог, тысяча. И то, мне кажется, это завышенная цифра. Поэтому я очень надеюсь, что у нас будет не больше 500 подписантов.
Сейчас в Думе на втором рассмотрении находятся поправки в законопроект об НКО, согласно которому просить деньги на улицах будет запрещено официально. Пока он не принят, они в своем праве. Тут стоит уточнить: так собирать средства не запрещено, но честные НКО этого не делают, однако они ни в чем себя не ущемили. Объясню, почему. Мошенники апеллируют к закону, согласно которому некоммерческие организации могут оставлять себе на административные расходы до 20%. Они утверждают, что все фонды так и делают. Полная чушь! Если проверить отчеты крупных фондов, можно заметить козыряние обратной тенденцией. Они будто спрашивают: «У тебя какой административный процент за год? 7 процентов? А у меня – 5». Мы стремимся к оптимизации своих расходов, чтобы на каждые привлеченные сто рублей потратить меньше рубля. Потому что чем больше мы привлечем средств, чем меньше мы потратим на это денег, тем лучше.
Начинаем считать. Эти товарищи называют себя волонтерами. Но кто доверит незнакомому человеку коробку с деньгами? Либо близкий родственник, либо этого волонтера кто-то содержит, платит ему зарплату. Потому что человеку, работающему на тебя целый день, нужно на что-то жить. А если он получает зарплату, значит, он уже не волонтер. Таких «волонтеров» около 10 (путем внедрений в эти группы мы установили примерное число). Утром 10 «волонтеров» получают свои коробки и идут в лес. За этими 10 должен кто-то наблюдать, и ему тоже надо заплатить зарплату. Допустим, это честная организация. Она заплатила зарплату одному, заплатила другому, а потом она ежедневно изымает деньги из ящика по акту и кладет на расчетный счет. Но перед тем их кладут в кассу, и все оформляет бухгалтер. И ему тоже платится зарплата. А еще честная некоммерческая организация платит белую зарплату, и тут она попадает примерно процентов на 40 налогов. На всех этих допрасходах теряется минимум 50% средств. И тут мы вспоминаем, что, согласно закону, административный расход до 20%, а здесь уже половина от собранной суммы потерялась. Это неэффективно. Это значит, что фонд прикладывает много усилий, но получает мало денег. Проще провести крупное мероприятие и на нем собрать средства. Найти журналиста, попросить написать фандрайзинговый текст. Даже если ему заплатить гонорар, средства, которые будут привлечены с помощью этого текста, все окупят с лихвой.
Когда проект «Все вместе против мошенников» только начинался, мы думали — схитрим. Положим им 2,5 тысячи рублей, снимем на камеру, потом придем в прокуратуру и скажем: смотрите и возбуждайте дело. Но мы проконсультировались с прокурорами, и те сказали: это провокация. Ребята, занимающиеся такими сборами, очень ушлые, поэтому пострадаете в данном случае вы. И стало понятно, что положительного результата мы так не достигнем. Чтобы действительно изменить нормы и сказать — так делать нельзя, нам обязательно нужна законодательная помощь.
— Это красиво звучит. Но пока мошенники деньги собирают.
— Они пока деньги собирают. Закон сейчас на втором чтении, мы очень надеемся, что в сентябре его все-таки примут.
— Но ты не хуже меня знаешь, что мошенники разного разлива, необязательно в благотворительности, совсем не дураки.
— Они умные.
— Умные и давно отслеживают эту ситуацию, так что мы им Америку не открываем.
— Ой, они все знают. Мошенники прекрасны тем, что следят за тенденциями. Одно время мы говорили что мошенника от честного фонда можно отличить по отчету на сайте. Но теперь заходишь к половине коллег и рыдаешь, так и хочется сказать: зайдите, пожалуйста, на сайт фонда «Сильные дети», посмотрите, как отчеты пишутся. На их фоне мошенники порой выглядят лучше.
— Я понимаю, что они следят за всем. Поэтому я осознаю, что в тот счастливый момент, когда мы станем праздновать принятие закона, они найдут следующую форму для объегоривания.
— И мы будем бороться со следующей формой.
— Получается, что закон принимается впустую?
— Нет. Мы хотя бы этот способ убьем. Как и вся деятельность проекта, он сложно идет, но дело движется вперед. С помощью нашего проекта мы стараемся донести до людей, что помогать надо через честные, проверенные организации, которые, на самом деле, не так сложно вычислить. Основной принцип нормальной работающей организации – не листать их отчеты, не залезть на сайт Минюста, а загуглить, что про эту организацию пишут и говорят. Заходишь в фонд «Вера» и видишь: Юлия Матвеева – директор. Найти директора фонда «Вера» в Facebook не составляет никакого труда. Остается посмотреть, что она про свою работу пишет.
— С другой стороны, мошенники используют отработанный принцип. Например, показывают по телевизору девочку или мальчика, слезно рассказывают их историю с перспективой восстановления, но только при пожертвованиях. И тут же выкидывается плашка, куда можно кинуть деньги. Человек так устроен, что не полезет проверять. Я не говорю — не доверяйте информации в телевизоре, я только о том, что это средство воздействия на одни и те же эмоции. Человек увидел — захотел помочь — помог. Едет человек на машине, увидел на перекрестке приличную девушку с плакатиком, на нем фотография больного ребенка. Ему жаль ребенка, он дал денег. Верный расчет — мало кто задумается, откроет Интернет, проверит.
— Я не верю, что можно давать деньги не по порыву. Это нормально, правильно. Но если мы сможем какому-то количеству людей постепенно объяснить, что благотворительность должна стать нормой жизни, что можно выбрать благотворительную организацию, которая им близка, потратив час времени, уже хорошо. Кто-то помогает ДЦП, кто-то дает деньги на онкологию. Как правило, у человека есть предпочтения. Выберите по своим предпочтениям, и вы будете знать, что ваши деньги действительно будут работать. Мне очень нравится сравнение благотворительных организаций с банками. Мы выбираем себе банк, в который кладем деньги под проценты. А при выборе благотворительной организации мне хочется, чтобы мои деньги работали.
— Чтобы они не были потеряны.
— Да, чтобы они не были потеряны. И зарплатную карту я не пойду открывать абы в каком банке, пусть даже мне будут там обещать большой процент на остаток суммы, потому что, если мне придет зарплата, а банка не будет, я останусь без зарплаты. Пусть она и не такая большая, но я на нее живу, и мне бы хотелось, чтобы моя зарплата гарантировано до меня дошла. Также и здесь: мне бы тоже очень хотелось, чтобы пожертвование дошло до адресата. У меня абсолютно разные вкусы и предпочтения, я сейчас подписана на Службу БАС, на «Дети наши», «Подари жизнь», «Детская деревня SOS», на «Милосердие». Списываются небольшие суммы, буквально по сто рублей, но я понимаю, что сто рублей моей регулярной поддержки этим организациям дадут им подушку безопасности. Я верю, что «Милосердие» мои сто рублей действительно израсходует на помощь, и мне очень хочется объяснить людям, что, на самом деле, мошенники всегда будут проигрывать нормальным фондам.
— Ты работаешь уже сколько?
— Четвертый год. На «мошенников» – второй.
— И что ты за это время сделала? Чем можешь похвастаться, кроме закона, который пока еще не принят?
— Он будет принят. Я действительно горжусь тем, что закон будет принят, пусть даже в перспективе, потому что достучаться до государства очень непросто. После конференции Медведева было постановление правительства, и, в конце концов, на нас обратили внимание высшие чины правоохранительных органов и создали рабочую группу, потому что мошенники окопались не только на улице, но и в Интернете. Кроме того, поскольку мы получили в прошлом году президентский грант, мне приходится отчитываться, какое количество людей видело наши материалы.
— А есть обратка? Хотя бы один человек написал: я прочел у вас о мошенниках и после этого решил помогать только фондам?
— Есть, и много. Более того, поскольку кампания федеральная, благодаря нашим информационным материалам и рекомендациям регионы тоже борются с мошенниками. В прошлом году в Вологде выгнали всех мошенников. В Архангельске этим летом мошенники неожиданно появились на мероприятии, но организаторы этого события сразу обратились в полицию, и те убрали мошенников. А если бы мы подготовительную работу не провели, никто не знал бы, что делать.
И до полиции можно донести, когда разворачивается нехорошая история. Сначала им было глубоко плевать на благотворительность. Чего только я про себя не слышала: да вы территорию делите, бабло между собой пилите. А, бывает, посидишь в его кабинете, по душам поговоришь: «Мужик, смотри, тут такая петрушка», он и прислушается — ему, на самом деле, тоже помочь из собственного порыва хотелось. Понятно, что разговор один на один нельзя считать эффективным методом, зато сарафанное радио как нельзя лучше работает. Ты ему ситуацию разложил, и он на тебя с удивлением смотрит: «Слушай, а вы чего, правда помогаете? А все благотворительные фонды так делают?» И тогда ты начинаешь рассказывать о своем опыте, об опыте коллег из благотворительных фондов, а он начинает проникаться. В итоге, увидев на улице лжепопрошайку, он ее выгонит. Я понимаю, что ситуация не изменится сразу. Не через год и не через пять. Может, потребуются десятилетия, но это надо делать.
И еще я горжусь просветительским эффектом. По тому, сколько роликов вышло, сколько интервью по телевизору, в газетах — у нас общий охват населения составляет 40 миллионов. Мне кажется, это круто. Причем это цифры заниженные: делая отчет в фонд президентских грантов, я специально рейтинги занижаю. А 40 миллионов один раз услышали, второй раз услышат, третий. И постепенно у них в голове информация отложится.
— Есть надежда, по крайней мере.
— Уже откладывается. Если судить по Москве, мошенников стало меньше. Мне стало гораздо меньше приходит сообщений с их фотографиями. Да и приходят с другим посылом. Сейчас мне часто пишут: «А я знаю, что так делать нельзя. Я встал и на весь вагон это сказал. Люди на меня посмотрели и сказали им — идите отсюда». Пока сарафанное радио работает. Когда будет принят законопроект, будет все гораздо проще.
— Поскольку ты несколько раз произнесла слово «полицейский», я хочу о них спросить совсем с другой точки зрения. Нет ли у тебя предположения…
— Что мошенников кто-то крышует?
— Конечно.
— Есть. Я не могу назвать никого конкретно, потому что у меня, к сожалению, нет конкретных фамилий, поэтому я делаю ставку на постановление Медведева, что на нас обратили внимание. Но это явно крышуемая история, и деньги там крутятся глобальные. В Твери и городах ее уровня план — собирать в день минимум 1000 рублей. Дальше легко посчитать: один волонтер приносит 1000 рублей. Группа состоит из 10 человек. 20 % получает волонтер…
— Совсем мало!
— Нормально для студента Твери. Принесет больше, так еще и премию получает. Дальше 20 процентов с каждого волонтера (2 тысячи рублей в день) получают организаторы офиса «фонда» (их двое обычно). Часть денег они оставляют себе, часть тратят на рекламу, чтобы набрать новых «волонтеров». А 6 тысяч рублей в день уходят на личную карту организаторов сбора. Шесть тысяч умножаем на 30 дней, получается 180 тысяч в одной точке, а работают они в трех-четырех регионах. А если смотреть их выписки, не имея на руках эти цифры, на расчетный счет организации заносится примерно 100 тысяч рублей, хотя собирают они в месяц минимум миллион. Из этих 100 тысяч рублей 10-20 тысяч идут действительно на помощь подопечным. Мы находили этих подопечных и спрашивали их: «А вам фонд такой-то помогает? – Да, помогает! – А сколько он вам денег дал? – 10 тысяч. А где остальные 990?!»
— По моему опыту попрошайничать безнаказанно невозможно. На перегоне между «Коломенской» и «Автозаводской» долгие годы просили милостыню. И я заметила, что они сдают деньги мужику в черной куртке, потом увидела его на станции метро в форме. Видимо, организовал себе бизнес.
— Я люблю разговаривать с людьми приватно. Я им безумно благодарна, что они показывают другую картину мира, не ту, что я с моими розовыми пони себе представляю. И один их бывших сотрудников полиции мне рассказал: «Смотри. На вокзале бабушки торгуют. Одна луком, вторая колготками, третья малиной. Приходит новый полицейский, говорит: «Сейчас я буду тут бороться со всеми!» И сдает всю торговлю и того, кто ее крышевал, начальнику. Начальник смотрит на это и говорит: «Окей, теперь я вас буду крышевать без посредников». Это самый простой пример на низшем уровне. Но, судя потому, что до сих пор против мошенников не было возбуждено ни одного дела, а мы так и не смогли докопаться до таких организаций, как «Сильные дети», «Аурея», «Время» (они кочуют из региона в регион), их явно крышуют. Сколько вышло роликов, сюжетов и публикаций про фонд «Время», а он живет себе припеваючи. Хуже, конечно, но живет. Значит, кто-то наверху дает им возможность жить. Надеюсь, моих наглости и упорства хватит, чтобы найти неравнодушного генерала (кажется, все прошлое лето я провела в «Фейсбуке» под слоганом «Подарите мне генерала»). Я готова прийти к нему с цветами, только пусть он меня выслушает. Мне очень хочется верить, что когда-нибудь в верхах найдется заинтересованное лицо, которое возьмет это безобразие под патронаж. Потому что надо прикрыть эту лавочку!
— Не боишься?
— Тут уж кому на роду чего написано. Бывает, кирпичи летают, машины сбивают. Куда деваться-то.
— Сколько человек работает вместе с тобой?
— Я координатор проекта, у меня есть помощник. А надо мной есть совет, сейчас буду считать, чтобы не запутаться. Татьяна Тульчинская – директор фонда «Здесь и сейчас», председатель совета «Все вместе», Катя Берман – директор фонда «Детские сердца», член совета «Все вместе», Володя Берхин – президент «Предания», член совета «Все вместе», Анна Виноградова – член совета «Все вместе», исполнительный директор фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам», Таня Константинова – член совета «Все вместе», исполнительный директор фонда «Со-еднинение», исполнительный директор «Все вместе» Кира Смирнова… Получается, у меня много начальников.
— Практически всех, кого ты перечислила, я знаю лично. И знаю, что они занимаются еще и другими делами, каждый — своим фондом.
— Они координируют мои действия, это рабочая группа, с которой мы обсуждаем план наступления на том или ином направлении.
— Работает-то вместе с тобой сколько человек?
— Так неправильно спрашивать. Например, Катя, Володя и Таня – они все время говорят, что делать дальше. Что касается истории с законотворцами, с Думой, там лучше всех разбирается Татьяна Тульчинская. У каждого есть своя роль. Я — центр творческой информации и болтатель языком. А мой помощник больше по технической части.
— Фонд «ОРБИ» одно время выпускал инфографику.
— Это, наверное, моя самая большая боль: мы пытаемся ее сделать год и не получается.
— Почему?
— А тут мы возвращаемся к началу разговора: мошенники прекрасно модернизируются. Конечно, мы работаем, художники рисуют…
— А вы можете молчать о своих планах? Откуда они обо всем узнают? У вас есть стукачи?
— Не исключено. Нас спрашивают, как отличить честного от нечестного благотворителя, сначала мы давали людям инструкции, в которых писали: позвоните в 112, напишите на сайт МВД. Но после того, как у одной девочки на ВДНХ попытались отнять телефон и пригрозили дать по голове, я поняла, что, пожалуй, больше никого не буду агитировать вызывать полицию. Пока инфографика готовилась, мы говорили: зайдите к ним на сайт, посмотрите отчеты. Мы только первый текст кинули. Хлоп! Через неделю у них отчеты. Мы подумали: хорошо, тогда будем говорить — покажите нам банковские выписки. Хлоп — у них банковские выписки. Просим, покажите нам фото реальных детей у вас на сайте, они показывают. Они работают быстрее, чем наши коллеги.
— Может и не надо ничего делать?
— В Москве быстро невозможно. А в Белгороде состоялось отличное обсуждение мошенников. Там был развешан плакат с куклой-марионеткой и страшными надписями, который люди начали обсуждать, чему я очень радовалась. Потому что история, может, и страшная, но ее запомнили. О ней написали в Интернете, благодаря чему мы достигли еще большего успеха. И агентство, которое нам разработало этот плакат бесплатно — огромные молодцы.
Не скрою, нам самим хочется работать быстрее, но, к сожалению, сама по себе тема пограничная. Шаг влево – шаг вправо, и мы убиваем благотворительный сектор. Любое слово, которое мы скажем неверно, может быть использовано против всего сектора. А наша задача донести информацию таким образом, чтобы люди понимали: благотворительные организации на самом деле делают очень много, им надо помогать, но нехорошим людям жертвовать не надо.
— Давай о другом. Мы с тобой понимаем, что в России еще довольно будут жертвовать наличными. Психологически многим проще дать сотруднику в руки конверт с деньгами, чем делать перевод непонятно куда. Эти деньги непросто учесть.
— Мне кажется, ситуация с тем, кто как приносит, кто как тратит, всегда была, есть и будет. И я не думаю, что только в России. Это человеческий фактор, от него нельзя быть застрахованным. А дальше вопрос: что человек с этими наличными деньгами, которые ему дали в руки, сделает? Когда я еще работала в фонде, мне позвонил мужчина со словами: «Хочу в ваш фонд пожертвовать 50 тысяч рублей! Но пожертвовать наличными». «Приходите в офис». Он приходит в офис, и мы с ним начинаем составлять договор пожертвования. Я ему говорю:»Слушайте, а, может, у вас есть деньги на карте?». Он удивился: «А зачем?» «Понимаете, я на те деньги, которые вы мне дали, в любом случае буду заполнять кучу бумажек, положу в кассу, а из кассы потом побегу класть на расчетный счет. Потому что это моя принципиальная позиция, что все средства должны быть на расчетном счету организации. Потому что, когда я покупаю лекарства в аптеке, у меня договоренности с аптекой, что я им отправлю платежку, а они мне это лекарство отгрузят». Я дальше рассказываю: «Если хотите, я могу взять свою карту, попросить всех своих знакомых, чтобы они мне на нее денег скинули 50 тысяч рублей, а потом им ваш нал раздать. Но я сделаю пожертвование при вас и от вашего имени, чтобы у вас не было никаких вопросов». Он не выдержал: «Все! Не парься! Давай терминал!». Я ему даю терминал, и он переводит 100 тысяч.
А еще, если человек жертвует через платежную систему, у меня определяется адрес его электронной почты. И я автоматическую по этому адресу могу отбивку сделать: «Мария, огромное вас спасибо за пожертвование в адрес моего фонда». Вам приятно? Вы получили подтверждение своих денег. А дальше, имея ваш адрес, я могу вам больше рассказывать про деятельность моей организации. Захотите – будете читать, не захотите, не будете. Но статистика утверждает, что люди хотят знать о тех людях, о тех программах, на которые они пожертвовали. Таким образом они становятся постоянными жертвователями этой организации. Поэтому даже с точки зрения фандрайзинга собирать на личные карты неэффективно. Я сейчас даже не об этике говорю, а о банальной выгоде.
— Мы с тобой движемся от настоящего в прошлое. Первое место работы — глава известного благотворительного фонда. Отличается чем-то работа на благотворительный фонд от того, чем ты занимаешься сейчас? И почему, проработав в столь статусной должности, ты не стала искать место в другом фонде?
— Мне захотелось заниматься чем-то более глобальным. То, чем я занимаюсь в рамках собрания «Все вместе», – это сложносочиненная задачка, которую мне очень хочется решить. Про многопрофильный адресный фонд помощи, тем более такой, у которого есть так называемый трафик, с помощью которого собирают пожертвования, мне, в принципе, все понятно. Я понимаю, как можно пожертвования увеличить и что будет дальше, а хочется чего-то глобального. Изменить ситуацию здесь – задачка долгая, на перспективу, я ее до конца даже не понимаю, потому что идет постоянная модернизация. Когда полтора года назад этот проект только появился, и речи не шло про изменения в законодательстве, про лоббирование наших интересов.
— Кстати, какие вы тогда ставили задачи?
— Рассказать всем о декларации, собрать как можно больше подписантов и прийти к договоренностям с РЖД и Минтранспорта, чтобы этих людей выгнать. Но в ходе их реализации стало понятно, что просто зайти и сказать: «Это мошенники» – нельзя! Ни на основании слова Милы Гераниной, ни на основании запросов благотворительного собрания «Все вместе». Только на основании законопроекта. Деваться было некуда, пришлось идти разговаривать с властью. Разговаривать сложно, страшно.
— А что значит «с властью»? С каким уровнем власти вы договариваетесь?
— Сейчас, благодаря форуму доноров (они регулярно общаются по всем изменениям в законодательстве на предмет некоммерческих организаций), с нами работает депутат Государственной думы Наталья Костенко. Когда мы пришли на первое обсуждение (законопроекта как такового еще не было, и он был составлен достаточно кривенько) оказалось, что они изучили наш сайт, просмотрели наши интервью и на этом основании с нами говорили. Но их предложения были, как теория без практики. Нормы и изменения, которые нам предлагали внести, были сформулированы так, что стало понятно: примем и ударим не только по мошенникам, пострадают все. И депутаты нас слушают! Они вносят изменения, основываясь на нашем опыте. И это нормальный, конструктивный разговор. Я раньше думала: Дума – это клоны. Собрались, что-то там понадумали и разошлись. Я всегда боялась, что законотворцы как «назаконотворят», а мы будем все это разгребать! В случае нашем (а я надеюсь, что трезво оцениваю ситуацию) это не так. Например, на последнем собрании обсуждался пункт, который на наш взгляд, на взгляд благотворительного сектора, будет норма ради нормы, и внесение в него изменений в законодательстве только информационный повод, мы им это объяснили, и они согласились. Они сказали: «Да, вы правы! Не надо его менять». Нам идут навстречу. Тем более, что мы не владеем юридической терминологией, а, оказывается, у каждого слова есть несколько нюансов. А депутаты помогают составить текст так, чтобы был единый понятийный аппарат, согласно которому закон можно будет трактовать единственным образом.
Больше того, когда в Благосфере проходила вторая конференция «Все вместе» против мошенников» Наталья Костенко к нам пришла, со всеми пообщалась, дала адрес своей электронной почты всем заинтересованным, собрала со всех обратную связь, и потом в более узком кругу обсудила ситуацию. Она на самом деле подходит к этому с интересом, что стало открытием! Я всегда была худшего мнения о законотворцах.
Чем фонд отличается от собрания? Мне кажется, если бы не было фонда, не было бы и «Все вместе». «Все вместе» для меня – это вторая ступень эволюции. Благодаря фонду, благодаря тому, что я сама писала отчеты, я знаю, как идут средства. Я знаю, что я как фонд, придя в аптеку, выбью себе скидку. И ответы волонтерских организаций меня уже не ставят в тупик, я понимаю, где они врут, а где их слова похожи на истину. И за счет того, что я своими руками в свое время выстраивала систему и смотрела на все процессы и с точки зрения бумажек, и с точки зрения механизма сбора средств, я выполняю работу в рамках проекта. Дров бы наломала в разы больше, а, возможно, у меня бы вообще ничего не получилось. Тот опыт дает мне возможность разговаривать с моими коллегами по сектору на одном языке, и объяснять: «Ребята, на картах играть неэффективно! Надо работать через платежные системы. Я это знаю, потому что я это на своей шкуре испытала». Помню, мне звонит коллега: «Слушай, тут на Арбате стоят с коробками, и им все жертвуют. Может, ты у себя в фонде тоже так сделаешь?» А я люблю посоветоваться со старшими по званию и по опыту. Позвонила с вопросом: «Володя, правильно или неправильно?» Он меня и просветил тогда, что это неэтично. А потом я как любитель циферок стала считать, сводить на бумажке и выяснила: не только неэтично, но и нецелесообразно, а я так не хочу! Поэтому не будь фонда, не было бы меня здесь.
— То есть это практика нарабатывания жизненного опыта, нарабатывания шишек?
— Естественно.
— Есть еще одна разновидность мошенничества, не знаю будете ли вы с ней работать. Это сборы на себя любимого или от имени лжеродителей «на больных деток» в Сети.
— Я постоянно повторяю: если вам нужна помощь, обратитесь в благотворительную организацию. Есть несколько фондов, куда можно обратиться с абсолютно разными историями, и фраза, что «у меня не фондовская история, и нас не возьмут» – бред. Напишите письмо, обратитесь, объясните, почему действительно надо вам помочь.
Бывает, конечно, что люди не знают о фонде. Тогда к ним на страницу сборов приходит кто-то знающий и рассказывает о нем. Если человеку действительно нужна помощь, он обращается в фонд, и фонд пытается ему помочь.
Но бывает, что люди категорически настроены против фонда.
— Мне несколько раз попадались реплики, что фонды крадут собранные деньги.
— Это выглядит особенно нелепо, когда ты начинаешь объяснять, что фонд поможет оказать те же самые услуги, за которые вы готовы платить, но бесплатно. Например, поможет устроить вашего родственника в хоспис.
И есть третья история, когда человек принципиально продолжает собирать на свою личную карту. Это их выбор, помогать или нет. Но я всегда задаю таким людям два вопроса. Первый: вы не боитесь, что к вам придет банк с проверкой? И второй: не боитесь, что ваш сосед дядя Петя, бухающий за стенкой, узнает что у вас большая сумма денег, и придет поиграть в Родиона Раскольникова? Такое тоже может быть. В частности, поэтому фонд никогда не перечисляет деньги на личную карту. А с мифом, что фонды воруют, в ближайшее время начнет работать программа с рабочим названием «Все вместе за разумную помощь». Она будет рассказывать, что делают фонды. Собрать денег – это верхушка айсберга, самое простое. У фонда есть возможность найти лекарства бесплатно. Если человеку положен препарат по квоте или операция по квоте, фонд соберет денег на поддержание на тот период, пока нет возможности получить бесплатную помощь от государства, свяжется с юристами, с пациентской организацией, помогающей получить помощь на государственной основе.
Есть еще одна сторона, которую люди обычно не учитывают. Вам поставили диагноз, и вы, и ваши родственники сейчас в панике. У вас куча друзей, но они тоже в панике. Вы начинаете собирать себе деньги, потому что вам одна баба сказала, что вон в той клинике помогут или вы на форуме прочитали, что там точно излечивают. Но очень часто нужно второе мнение. И фонд делает запросы своим врачам, а это, как правило, эксперты федерального уровня, но они бесплатно смотрят ваши документы, и эксперт подтвердит или опровергнет ваш диагноз. Фонд может оплатить приезд в Москву, чтобы получить второе мнение. В моей практике случались истории, когда назначенное лечение (и необязательно в регионах) не соответствует и не помогает. А иногда назначается дорогой препарат, в то время как лечение можно получить бесплатно. Собрать деньги каждый дурак сможет. А вот грамотно их использовать, чтобы человек действительно получил именно ту помощь, в которой он нуждается, задача непростая.
— Это мы говорим об относительно благостной истории. Я знаю, что среди таких собирающих тоже есть мошенники.
— Да.
— С ними вы как-то планируете работать? Выводить на чистую воду? Или нет возможности решать все проблемы? Скажем, я завтра начну собирать на лечение дочки моей подруги. А этой подруги не существует или у нее нет дочки, либо девочка абсолютно здорова, замужем и родила пятерых детей.
— Именно поэтому здесь два направления работы. Первое направление (когда указания господина Медведева будут исполнены) исполнительные органы помогут нам выстроить механизм хотя бы в ручном управлении, потому что сейчас запретить людям собирать деньги нельзя. Если у тети Маши потекла крыша, и я хочу тете Маше помочь, как не скинуться: колхоз – дело добровольное. Но если это заведомо мошенническая история, на помощь приходит общественность: есть люди, которые живут, постоянно проверяя разные истории и выводя на чистую воду, они помогают тем самым нам работать, после чего заводятся и уголовные дела про мошенничество, причем, порой мошенничество в особо крупных размерах, когда находятся пострадавшие. Но когда мошенник — физическое лицо, вопрос решается проще, а это лицо наказать проще. Хотя таких сборов всегда было много и всегда будет много.
Но я не устаю напоминать: транслируя идею, что помогать надо через проверенные организации, стоит найти близкую вашему сердцу организацию. Хотите помогать хоспису – помогайте хоспису. Необязательно фонду «Вера». Есть чудесный фонд «Святое Белогорье против детского рака» в Белгороде. Он сейчас строит детский хоспис «Изумрудный город». Выбирайте у себя в регионе, оказывайте поддержку тем, кому вы верите. В каждом регионе не так много по-настоящему работающих НКО. «Подари жизнь» ежегодно проводит конференцию, куда собираются все фонды-партнеры по региону, они занимаются обучением, они рассказывают о новых тенденциях, о технологиях. И оказывается, что фондов не так много, их меньше ста.
— С одной стороны не так много, с другой, достаточно, чтобы выбрать по душе.
— Да, ты выбираешь себе по душе. И помогаешь. Я надеюсь, что у нас будут внесены запреты на сборы помощи на личные карты сотрудников фондов — это противоречит прозрачности. Конечно, когда собирает человек, у которого есть сообщество добрых людей, это доброе дело. И здесь возникает только вопрос доверия этому человеку. Есть такие люди, которым я верю, кому помогаю, перечисляю и могу даже сделать репост их просьбы. Частным лицам запрещать сборы нельзя, но обезопасить людей, предупредить мы обязаны. Это вопрос осознанности. Любое действие, когда оно касается денег, должно быть осознанно, потому что это заработанные тобой деньги. Понятно, что зачастую их хочется отдать импульсивно — выкинь тогда в мусорку, в чем проблема? Отдал мошенникам, все равно, что выкинул в мусорку. А если ты хочешь, чтобы твои деньги работали, хочешь быть уверен, что ты их действительно отдал на благо, потрать час времени, но выбери, кому помогать. Не хочешь помогать фондам, не надо. У тебя есть знакомая семья, которым нужная твоя помощь? Помогай семье, только имей в виду, что люди подсаживаются на регулярную помощь: они перестают работать, не хотят двигать ножками, не хотят тратить усилия. Хочешь помогать старенькой бабушке, купить ей продукты — помогай. Это вопрос милосердия.
— Не уйдешь из благотворительности?
— А вдруг я выйду замуж и уеду на Северный полюс пингвинов кормить? Я не знаю, что будет завтра. Точнее, надеюсь, что знаю, что случится завтра. А что будет через год, через два — нет. Мне со своей бы жизнью определиться. Но для меня благотворительность – это не про спасение моей души, не про отмаливание грехов, это игра. Я вообще считаю, что любая работа должна быть интересной и приятной. Если ты воспринимаешь работу как игру, ты ее делаешь с удовольствием . В эту игра мне интересно играть, поскольку я вижу плоды своего труда. Я вижу как потихонечку изменяется сознание, и, надеюсь, что с помощью Русфонда я буду видеть в цифрах, как будет наполняться регистр доноров костного мозга в России. Я снова все перевожу в цифры: активация донора из российского регистра стоит 500 тысяч, а из зарубежного — полтора миллиона. И я понимаю, что каждый, кто согласится потенциально стать донором костного мозга, в перспективе может сэкономить миллион рублей пожертвований, и мне это интересно. В этом я вижу для себя выхлоп. Кто-то видит свой выхлоп в рекламной кампании глянцевого журнала, я вижу в базе доноров. Я в это верю. А я не могу заниматься тем, во что я не верю и что мне не приносит удовольствия. Плюс в благотворительности большое количество людей, которых я люблю и с кем мне приятно работать. Четвертый год благотворительности – это, конечно, маленький срок, но за этот маленький срок я смогла познакомиться с потрясающими людьми, у которых опыта гораздо больше чем у меня, и они им со мной делятся. Что бесценно — эти знания я не смогу получить ни в одном институте. А перенять опыт тех, кто преодолел те ступеньки эволюции, которые я прохожу, а потом этот опыт применить, модернизировав его, — это так здорово.
Помните? Смешать, но не взбалтывать.
Источник: Вести.RU
0 комментариев